В беспросветные, голодные и неприкаянные в моей жизни дни-денёшеньки одна добродушная знакомая порекомендовала религиозную пенсионерку, которая недорого сдавала однокомнатную квартиру на юго-востоке Москвы. Жилплощадь досталась ей от престарелой монахини, за которой она ухаживала, будучи певичкой в церковном хоре. Сама богомольная пенсионерка имела отдельное благоустроенное жильё.

Сдаваемое жилище было неотапливаемое и, по общему впечатлению, навевало мрачные ощущения: стёкла на окнах были потресканы, рамы — незаделаны, часть деревянного пола, оконной рамы, обоев и самодельного иконостаса были обгорелые. Из всех щелей окон и даже входной двери невообразимо сквозило. Ветхая мебель сплошь была обклеена разнообразнейшими по форме бумажными и картонными перевёрнутыми и замызганными иконками. В шкафу я обнаружил книги Корнея Чуковского, Льва Николаевича Толстого, Владимира Короленко, Рождественские рассказы и... - ни одной религиозной литературы. Житейская моя практика показала, что снимать угол у набожных, - не лучший вариант. Любое непонятное для них движение, мысль, поступки расценивали, как дразнящее несогласие, злокозненный протест, воровские манипуляции, и до неприличия следили, подозревали, шарили в моё отсутствие по моим сумкам и карманам. Подозрительное их любопытство доходило до курьёзности и абсурда. Однажды невежа-квартирохозяйка, нескрываемо неуравновешенная, сварливая и невообразимо наглая, так достала меня неотступным своим вопросом: чем, дескать, я занимаюсь в комнате, если постоянно плотно запираю дверь? - Что в запальчивости от непрекращающегося назойливого идиотизма я незлобно ответил: «Онанизмом!»

Однако скудный мой бюджет не позволял артачиться и выбирать. Жизнь закоренелого столичного скитальца превратила меня в неприхотливого к бытовым условиям странника и равнодушного к причудам домохозяев невзыскательного существа. Вот и на сей раз я мужественно промолчал, когда набожная квартирохозяйка продемонстрировала убогое духовное своё содержание: она не взяла причитающуюся сумму денег из рук в руки, а велела купюру положить на стол, дабы, согласно народному суеверию, не перенять от ближнего вдруг имеющуюся у него бесовскую силу.

Распрощавшись с квартирохозяйкой, я аккуратно разложил скудный мой скарб, сделал несколько отчаянных попыток зажечь лампадку, предусмотрительно сменив фитилёк и лампадное масло, прилёг на кровать и принялся обмозговывать зыбкое жилищное моё положение.

Вдруг — на бетонной лестничной площадке послышался грохот шагов, и я повернул голову в сторону шума, заприметив некоего типа, который неспешна поднимался по лестнице. Я попытался его рассмотреть, прикидывая в моей голове: а как же я могу видеть его сквозь стенку? Но таинственный субъект остановился и резко повернул голову в мою сторону.

Вместо лица зияла у него чёрная пустота.

От ужаса я вздрогнул и тотчас проснулся.

Стояла глубокая ночь с кладбищенской давящей тишиной. Однако сонливости у меня никакой не было.

Спустя месяц я вновь услышал знакомый неспешный грохот шагов на бетонной лестничной площадке. На сей раз я не задавался вопросом: как же я могу видеть сквозь стенку? Я был уверен, что «он» направляется ко мне.

Действительно, «некто» подошёл вплотную к двери моей квартиры и замер, словно прислушиваясь и выжидая от меня указаний. Затем - изо всех сил вероломно «он» ударил кулаком в дверь. Несмотря на то что я с иронией и скепсисом относился (и поныне отношусь) к приметам, гороскопам, гаданию, хиромантии, предсказаниям, в ту ночь от суеверного ужаса я открыл шкаф покойной престарелой богомолки, схватил первую попавшуюся фотографию с её изображением и сжёг дотла.

На сердце стало поспокойнее.

На следующий день позвонила на сотовый мой телефон квартирохозяйка и велела немедля освободить квартиру, мотивируя поспешное своё решение приездом племянницы. Я пытался убедить христианку повременить с моим выселением, оправдываясь, что в Москве непросто найти недорого угол за короткий срок. Однако религиозная певичка не желала выслушивать мои стенания и что-то понимать. Она намекнула, что с пустыми руками даже у бога ничего не вымолишь, а тут касалось банальной житейской выгоды.

«Я на минусе!» - призналась богочтительница.

- Да мне некуда идти! - отбивался я. - Разве на улицу, но сейчас зима.

- Иди в ночлежку! - посоветовала христолюбивая, перекрестя разинувшийся в сладкой зевоте рот, дабы, согласно народному поверью, чёрт не проник в её утробу. - Я велела тебе освободить квартиру!

И для пущего устрашения пригрозила привести мужа племянницы, дабы насильно вытурить меня вон.

Городского телефона в квартире не было, и я обзванивал знакомых с мобильного, просаживая день ото дня скудные мои рублики. Вскоре на счету не осталось ни копеечки. Чтобы заработать немного денег, я решил позвонить знакомому бригадиру массовки. Для этого постучал в квартиру, которая была напротив.

Дверь открыла пожилая женщина.

Я представился.

Без дополнительных расспросов соседка безбоязненно впустила меня и радушно предложила попить крепкого и сладкого чаю. Откровенно разговорились. Она рассказала, что является участником Великой Отечественной войны, инвалид, уважаемый в районе человек. Её сын занимает высокий пост в правоохранительных органах, а внук - без пяти минут кандидат наук. Жили они и не тужили, но у жены сына обнаружили рак. Не спасли ни связи высокопоставленного сына, ни дорогие импортные лекарства, ни знакомые прославленные врачи. В мою очередь, я обратил внимание, что и моя мать мучительно умирала от рака, но в захолустье без дорогих лекарств и продвинутых врачей. На удивление, стар и млад сошлись на том, что зазря люди ради накопления и всякой дребедени продают совесть и душу. Увы, ни состояние, ни связи, ни высокое положение не помогут прожить дольше и счастливее. Слово за слово, и соседка заметила:

- В последнее время монашка жаловалась, что опекунша редко приходит к ней и плохо кормит: сварит, бывало, огромную кастрюлю похлёбки и уйдёт на неделю, а суп скисал. Так монашка голодала. Я советовала пожаловаться в церкву, но монашка плакала, что будет ещё хуже. Тогда-то я и укрепилась в голове, что с верующими надо ухо держать востро. При советской власти эти, которые нынче стоят со свечкой в первом ряду у алтаря, громче всех хаяли священников. Впрочем, и завтра они будут с удовольствием таскать батюшку-попа за волосья, а храм, в котором нынче неистово молятся, разбирать по кирпичику. У таких не было бога на сердце - нет и поныне. Не поможет им священнодействие посредника между небом и землёй, ни молитвы. Покойная мать говаривала: «Нужно иметь бога в душе и стараться не нарушать заповеди, а не бегать по церквам, монастырям, святым местам, дабы замолить очередную свою мерзопакость слёзным раскаянием и щедрым пожертвованием».

Я согласился.

- Незадолго до своей смерти, - продолжала словоохотливая соседка-ветеран, - монашка долго ко мне не хаживала. Передвигаться мне трудно, а позвонить ей не могла: опекунша ведь отключила в её квартире телефон. Я высматривала в глазок, прислушивалась, чтобы застать кого-нибудь. Наконец-таки подкараулила опекуншу и порасспросила её. Тогда и выяснила, что монашка уже умерла и её похоронили. Очень уж я расстроилась, что не попрощалась с соседкой, а к вечеру у меня страшно разболелась голова. Легла я в постель. Вдруг - раздаётся звонок в дверь. Посмотрела в глазок: стоит на пороге живёхонькая монашка и слабеньким жалобным голосом подвывает: пусти, мол, соседушка. От ужаса меня аж пропарило: неуж явился за мною покойник. Чуть не перекрестилась. Однако опять-таки вспомнила наставления покойной моей матери: надо бояться живых людей, а не мёртвых, покойник худого не сделает, ежели ему не делал зла. Открыла я дверь, а монашка просит её покормить. Пригласила её на кухню, советую пожаловаться в церкву, а она защищает опекуншу, рассказывает, какая она добрая, недавно, дескать, приволокла бесплатно для неё из церкви хороший гроб, который оказался покойнику маленький на отпевании.

И я представил удручающую картину: стоит перед обгоревшим иконостасом коленопреклонённая монашка, а рядом с нею стоит пустой гроб, заблаговременно бесплатно приобретенный для неё. Казалось, был у монашки бог на небе, а на земле опекун, но умерла, как бездомный человек без кола и без двора, без веры, позабытая сердобольными людьми и всевидящим, всезнающим и вселюбящим богом.

Возвернувшись в мою квартиру, я переставил допотопную тяжеленную полуржавую железную кровать, расправил заново постель и вдруг почувствовал, как нечто острое впилось в мой палец. Ощупав место на подушке, я обнаружил прилично торчащий конец толстенной иглы, которую обычно используют для ремонта кожи и обуви. В голову сразу пришла шальная мыслишка: может, мистический субъект, приходивший к моей двери, был не кто иной как покойная монашка, пытавшаяся предупредить меня об опасности? Или - покойница хотела наказать опекуншу? Быть может, усопшая хотела попросить поесть? Не исключено, являлся и неотпетый покойник, у которого отобрали гроб, а он оставил в нём оторвавшуюся бесценную для него вещицу?

От версий, предположений, догадок мысли мои разбредались, и я уснул с больной и тяжёлой головой.

На следующий день рано поутру пожаловала богомольная квартирохозяйка со своею племянницей и её супругом, и они дружно выперли меня на испохабленные столичные уличные просторы аккурат к святому празднику Рождества.